43 эффекта Путинской войны

Чтобы понять, что происходит и к чему готовиться, мне очень не хватало широкого, по возможности, универсального взгляда на Путинскую войну. Я думаю, не мне одному важно понять не столько саму войну, как череду организованных, технологизированных массовых взаимных убийств по символическим и прагматическим поводам, сколько как она меняет мир и жизнь людей, и как она воздействует на будущее России и мира. Но я никак не мог придумать способа получить такой взгляд на войну, пока однажды не употребил словосочетание «эффекты войны», и всё тут же встало на свои места – я понял, как удовлетворить свою потребность в понимании. Три месяца я собирал эффекты Путинской войны. Так появился этот перечень.

Эффект здесь я понимаю в самом широком смысле слова, как реакцию среды на внешнее воздействие. А эффекты войны — это изменения, вызванные военными действиями в политической, экономической, социальной, духовной, природной и прочих «средах обитания» войны. Особенно важны, интересны и опасны незапланированные, неожидаемые эффекты наших запланированных действий.

Непосредственные проявления и последствия войны: массовая гибель солдат и гражданского населения, разрушение городов, страдания миллионов беженцев,  процессы и события на линии фронта, в воюющих армиях, на захваченных и освобождённых территориях, тактики и стратегии воюющих сторон и тому подобные сюжеты не являются предметом этого перечня.  

Большинство из перечисленных ниже эффектов так или иначе многими уже замечены и обсуждены, какие-то эффекты могут показаться неочевидными, некоторые со всей очевидностью противоречат друг другу (что естественно), и почти каждый может вызывать сомнения, часть эффектов я и вовсе «придумал» сам, но в совокупности, как мне кажется, эти эффекты создают некую цельную, хоть и расплывчатую картину если не самого «нового мира», то, как минимум, входа в него. Совокупность эффектов мне представляется важнее их частностей, поскольку именно впечатление, создаваемое совокупностью этих эффектов, формирует некую когнитивную атмосферу, благоприятную для прагматичного поиска решений и выходов.

Безусловно, этот перечень не претендует на полноту. В него входят те эффекты, которые мне кажутся важными или интересными из тех, о которых я узнал или заметил сам. Некоторые из совсем очевидных эффектов я здесь просто не упоминаю и больше обращаю внимание на неочевидные, спорные, малоизвестные. Вместе с тем, есть и такие со всех сторон обсуждённые эффекты, упоминание которых важно просто для фиксации моей позиции или в которых мне вдруг привиделось какое-то новое содержание, и тогда я тоже включал их в перечень. Эффекты расположены в случайном порядке.

Описывая эффекты Путинской войны, я не смог в полной мере подняться над своими взглядами и интересам, но упорно пытался быть ничьим в своём отношении к происходящему.

При всём моём уважении к тяжёлой и жертвенной борьбе украинцев за свободу и независимость меня, как русского человека, прежде всего волнует судьба России и будущее моих сограждан. Поэтому в этом перечне заметен уклон в сторону эффектов, имеющих важное значение прежде всего для России.

ВВЕДЕНИЕ. О природе Путинской войны

Путинская война началась по инициативе России как гибридная война между Россией и Западом на территории Украины, но очень быстро приобрела черты «войны двойного назначения»: для кого-то – гибридная война, а для кого-то – полномасштабная захватническая.

Путинская война началась как комбинированная/дозированная/демонстрационная, то есть как гибридная война между Россией и Западом за геополитическое влияние, развернувшаяся на территории Украины, в виде запугивающей специальной военной операции России с целью геополитически «отобрать» Украину у Запада, вернуть её в сферу российского влияния (судя по всему, оккупация первоначально не планировалась) и тем самым продемонстрировать Западу и всему миру своё сохраняющееся доминирование на постсоветском пространстве, предъявить свои новые возможности во влиянии на Восточную Европу и в конечном счёте предъявить свое право на роль великой державы, а фактически, и это главное, – упрочить/обозначить Владимира Путина в роли одного из самых влиятельных и могущественных людей на планете (это моя вольная реконструкция кремлёвского видения).

Однако сюрприз украинского упорного сопротивления очень быстро превратил всего лишь гибридную спецоперацию в полномасштабную классическую позиционную войну. А Владимир Путин, борясь за свой престиж и демонстрируя гонор самодержца, был вынужден взять на себя роль классического агрессора, захватчика чужой страны, к чему он со всей очевидности не был готов, рассчитывая на гибридый блицкриг с подчинением, но не присоединением Украины. Далее все события уже подчинялись логике большой захватнической войны, которую с российской стороны и не рассчитывали вести.

Фронт, растянувшийся на 815 километров, и участие в боевых действиях сотен тысяч солдат превращают гибридные методы войны в дизайн. Сегодня все уже понимают, что исход глобального конфликта между Россией и Украинско-Западной коалицией определят ни западные санкции, ни российский газовый шантаж, ни международная изоляция России, ни удары сверхточным оружием по критической гражданской и военной инфраструктуре, ни хитроумные спецоперации супер-пупер подготовленных спецподразделений, ни самые изощрённые формы информационной агрессии, никакие другие атрибуты гибридных войн. Исход самого значимого в XXI веке геополитического конфликта, как в добрые старые времена, определят стойкость пехоты, талантливость военачальников и объёмы современных вооружений. С каждым днём всё большее значение приобретает боевой дух солдат и элементарный «перевес в живой силе и технике». В конечном счёте победителя в этой как раковая опухоль разрастающейся геополитической авантюре Владимира Путина определят успехи мобилизаций в России и в Украине. Наверное, только госперевороты могут посоперничать с мобилизациями во влиянии на исход этого конфликта, да и то всё чаще гложут сомнения: а сможет ли даже анипутинский переворот переломить невероятную инерцию большой позиционной войны.

Но всё, как всегда, гораздо сложнее. Путинская война — это ещё и глобальная экономическая война, вовлекшая на своё поле все ведущие экономики мира; и большая дипломатическая война – враждующие стороны борются за всех: за союзников, за тихих сторонников, за молчунов, даже за пассивных врагов; и беспрецедентная по масштабу информационная война. Путинская война стала невероятным по своим пилотным и презентационным возможностям полигоном для отработки новейших технологий «публичной лжи в общественных интересах» (постправда, «позитивные фейк-ньюс»). В каком-то смысле это война двух зеркальных моделей постправды, с той лишь разницей, что в одном случае «фейк-ньюс в общественных интересах» обслуживают «добро», а в другом случае – обслуживают «зло» и, наоборот, как только мы меняем сторону моральной оценки. Мир стал свидетелем прямо-таки безбрежной моральной относительности медийных технологий. Настолько безбрежной, что в ужасе от увиденного «мировой разум» может начать продуцировать некоторый консервативный ответ на это безобразие.

Но для стран традиционной демократии Путинская война – это всё ещё гибридная война. Запад воюет с путинской Россией всё ещё на территории Украины, руками украинцев, в которые вкладывает своё оружие, и одновременно из последних сил сдерживает украинские наступательные амбиции, как бы чего не вышло. Точно так же и для России: война с Западом всё ещё ведётся в гибридном формате, в рамках которого реальная война на Украине, включая захват украинских территорий, ведётся не ради этих территорий, а ради запугивающего Запад демонстрационного эффекта, так важного для Путина в торге за доминирование. А вот между Россией и Украиной ведётся уже классическая захватническая война, нацеленная с некоторых пор на отторжение территорий и нанесение максимального ущерба живой силе противника максимальными средствами. В любом случае крайней в этой войне всегда остаётся Украина.

Вообще Путинская война сегодня находится на некоем перепутье и поэтому как никогда двойственна.

С одной стороны, участники конфликта – Россия и Украинско-Западная коалиция – по-прежнему ведут сдерживаемую, дозируемую, конвенциональную, своего рода искусственную войну: не используют для победы все имеющиеся ресурсы и возможности (речь не только и не столько о ядерном оружии, но и о других высокоэффективных видах вооружений и, главное, об экстремальных/критичных военных, экономических и политических тактиках воздействия на противника). Российский газ, несмотря на все санкции, по-прежнему идёт через линию фронта от одного врага к другому – из России в Европу. Путин лишает европейцев газа, чтобы они замёрзли, и одновременно продаёт им в неимоверных количествах мазут и солярку, чтобы они согрелись. По-прежнему происходит регулярный обмен военнопленными (крайне редкая для обычных войн процедура). Стороны всё ещё придают информационным войнам стратегическое значение, они ведутся с неистощаемым энтузиазмом ответственных лиц, хотя всё больше походят на пиар пиара. Дипломатические контакты воюющих сторон, несмотря на бесчисленные демарши, не прекращаются и очень интенсивны, что тоже необычно для обычной войны. К первым лицам выстроилась очередь посредников, жаждущих поучаствовать в прекращении войны. Лидеры европейских государств постоянно болтают с Путиным по телефону. Руководители разведок враждующих стран регулярно встречаются для обсуждения вопросов той или иной безопасности. Дивная война.

С другой стороны, Путинская война постепенно утрачивает эту свою искусственность/дозированность/конвенциональность и всё в большей степени подчиняется законам классической войны, окопным потребностям и боевым событиям в классической военной логике «победа любой ценой»: Западная коалиция поставляет Украине ещё вчера табуированные вооружения. Украинская армия всё чаще, дальше и интенсивнее обстреливает собственно российскую территорию. Западная коалиция медленно, с оглядкой, но подбирается к действительно критичным для российской экономики санкциям.  Российская армия применяет массированные обстрелы и бомбардировки населённых пунктов, целенаправленно уничтожает гражданскую энергетическую инфраструктуру, чего не решалась делать на начальном этапе войны при наступлении на Киев. Путин по-старинке, как истинный агрессор, присоединил к России захваченные украинские территории, чего явно не собирался делать, начиная «специальную военную операцию». Россия медленно, но верно движется к всеобщей мобилизации. И т.д. и т.п. Одним словом, девиз «победа любой ценой» постепенно проступает в намерениях и поступках сторон. Собственно говоря, главный вопрос сегодня: успеет ли война закончиться до того, как политиками и генералами одной из сторон или обеих сразу окончательно завладеет установка «победы любой ценой»? Достаточно вспомнить, что во время Второй мировой войны воюющие стороны первоначально пытались соблюдать Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными, пытались обращаться с мирным населением в духе Гаагской конвенции о законах и обычаях войны, а в 1942 году посредством взаимного шантажа даже договорились о неприменении химического оружия, но в конечном счёте неумолимая логика «победы любой ценой» привела к уничтожению пленных в лагерях смерти, к опытам с бактериологическим оружием, к геноцидной блокаде Ленинграда, к ковровым бомбардировкам немецких городов и в конечном к счёте – к применению ядерного оружия.

Возможно, взаимная эскалация войны – это всего лишь взаимный шантаж эскалацией, способ сторон не победить любой ценой, а всего лишь принудить противника к выгодным для себя условиям мира или перемирия. Но где гарантия, что эта эскалация приведёт к миру до того, как НАТО вступит в войну, а Россия применит тактическое ядерное оружие?  

ЭФФЕКТЫ

I.

Путинская война, вслед за Косово и Крымом, подтвердила на своём «высоком» уровне рушимость в современном мире международно признанных границ. 

Путинская война предъявила заинтересованным наблюдателям возможность больших захватнических войн между большими цивилизованными странами даже в наше время. С 24 февраля прошлого года в мире «обновились» большинство территориальных конфликтов, стороны, «вдохновлённые» Путинской войной, прощупывали новые возможности для решения своих проблем: Азербайджан-Армения, Китай-Тайвань, Турция-Кипр, Косово-Сербия, Япония-Россия, Израиль-Палестина.

С другой стороны, если Украинско-Западная коалиция однозначно выиграет войну – то есть Украине будут возвращены все захваченные Россией территории, то Путинская война может стать прививкой, железным уроком для всех, кто воспринял эту авантюру как важный прецедент, открывающий окно новых возможностей. Правда, многие эксперты считают, что не менее вероятно и другое «прекращение» Путинской войны – посредством  превращения её через перемирие в вяло текущий конфликт, с частичным возвращением территорий или без такового. В этом случае железного урока «желающим повторить» уже не получится.

II.

Путинская война избавляет Германию от исторической стигматизации Гитлером и фашизмом.

В мире появился новый суперзлодей и новая суперзлодейская страна. Причём не какая-то далёкая азиатская, как раньше, а почти европейская, белая, цивилизованная, экономически относительно развитая, что во много раз опаснее.

Путин затмевает мировую память о Гитлере. Путинская Россия затмевает мировую память о гитлеровской Германии. Если в последние 70 лет люди Большого Запада пугали друг друга немцем Гитлером, то в ближайшие десятилетия с большой вероятностью будут пугать русским Путиным, если Путинская война, разрушая все правила и все границы дозволенного, не породит какого-то ещё большего, чем Путин, злодея. Ведь нет никакой гарантии, что Путин сегодня – «всего лишь» «Бенито Муссолини, разбудивший Гитлера».

Так или иначе, Германия сегодня окончательно расправляет плечи, очищается Путинской войной от злой мировой памяти по поводу её фашистского прошлого, снимает с себя последние – моральные – путы на пути к истинному и признанному европейскому лидерству.     

Это правда всё ещё не мешает некоторым с тревогой смотреть на возможное и естественное превращение Германии в ведущую военную державу Европы.

III.

Путинская война наделила очередным вторым дыханием Вселенную либеральной демократии, находившуюся с конца 2000-х в очередном кризисе.

Благодаря агрессивным и всё более человеконенавистническим авантюрам российского диктатора идеи демократии и прав человека вновь поднялись в цене, поскольку стали напрямую ассоциироваться с обеспечением личной и общественной безопасности. Владимир Путин подал миру простой и доходчивый сигнал: какой бы гибридной и умеренной ни была диктатура, рано или поздно она начнёт убивать и репрессировать людей в больших количествах. Долгие годы не сменяемая власть не может не есть людей. 

Во Вторую мировую войну либеральная демократия вошла в глубочайшем кризисе, но вышла из неё на невероятном подъёме. Нечто подобное, похоже, повторяется и сегодня.

IV.

Путинская война стремительно формирует украинскую гражданскую нацию и украинское национальное государство.

Взнузданная войной Украина у нас на глазах совершила бросок от неустойчивой расколотой олигархической республики, где конфликты разделённых Днепром элит, используя энергию гражданских брожений, порождали майданы один за другим, к республике национально консолидированной олигархии и консолидированного общим несчастьем народа (благодаря полному вытеснению пророссийских элит и утрате регионов со значительной долей пророссийского населения) с трендом в реальную политическую либерализацию, благодаря всё более плотному патронажу со стороны США и Евросоюза. Однако естественный во время войны националистический подъём, политизация военных и грядущая победная эйфория не закрывают и авторитарно-милитаристский вариант украинского политического развития, в том числе и под видом послевоенной политической стабилизации на фоне возможной жёсткой борьбы за власть между новыми, рождёнными войной, вооружёнными агрессивными элитами. В принципе наличие гражданской нации и национального государства не противоречит авторитаризму, милитаризму, национализму и прочим государственным радикализмам.

V.

Путинская война, как никакая другая война современности, предъявила миру во всём объёме и разнообразии практику целенаправленного в рамках военной стратегии лишения гражданского населения критически важных жизненных ресурсов (продовольствие, газ, электричество, вода).

Будет ли эта практика декретирована в Женевских конвенциях как новый вид военных преступлений против человечности – неизвестно. Но в любом случае «осадок» от этих особенностей Путинской войны останется у многих и надолго.

VI.

Путинская война расколола российскую непримиримую оппозицию на уехавших и оставшихся.

Это казалось бы формальное разделение постепенно становится политическим и  противоборствующим. Фактически на базе этого раскола формируются две фракции непримиримой российской либеральной оппозиции: условно «российские либералы, верящие в Россию», для которых, несмотря на позор диктатуры и войны, Россия и российское остаются ценностью, они считают себя частью российского народа, кому бы и каким бы он сейчас ни представлялся, и верят в способность страны и народа преодолеть проклятье самовластья; и «российские либералы, не верящие в Россию», а верящие в неспособность российского общества самостоятельно превратить страну в нормальное современное государство, отрицающие в будущем политическую субъектность «большой России» и считающие её целостность в постсоветских границах вредной для самой себя и для окружающих стран.

VII.

Путинская война привела к стремительному сближению и примирению Украины и Польши.

И это несмотря на целые склады очень нешуточных претензий друг к другу (взаимные этнические чистки во время Второй мировой войны; в Польше Степан Бандера считается военным преступником, а в Украине ему присвоено звание героя Украины; исторические претензии Украины к Польше, связанные с двухвековым дискриминированным пребыванием правобережной Украины под властью Речи Посполитой, и многое другое).

С началом войны Польша стала для Украины хабом для мигрантов, главным посредником и лоббистом перед внешним миром, а в некоторых вопросах – и покровителем, и в целом воистину братской страной. 12 марта 2022 года Польша приняла Закон «О помощи гражданам Украины в связи с вооруженным конфликтом на территории этого государства». А 28 мая 2022 года Верховная Рада Украины единогласно приняла и вовсе беспрецедентный правовой акт «Об установлении дополнительных правовых и социальных гарантий для граждан Республики Польша, которые находятся на территории Украины». По этому закону поляки имеют возможность абсолютно легально 18 месяцев пребывать на украинской территории, беспроблемно устраиваться на работу, обучаться, а также наравне с украинцами получать всевозможные социальные пособия и медицинское обслуживание. По сути этот закон даёт полякам в Украине все гражданские права, кроме избирательного и самого статуса гражданства. Украина присвоила польским городам Жешуву и Перемышлю звание «Город-спаситель».

Исторические проблемы польско-украинских отношений не то, чтобы обнулены, но рассматриваются сегодня сторонами в категориях примирения, а не противостояния.  

VIII.

Путинская война подорвала солидарность западной и российской либерально- демократической общественности.

Между оставшимися в России сторонниками либерально-демократического выбора и западной либеральной-демократией всё больше взаимных претензий. Массовый западный либеральный демократ упрекает российскую оппозицию в неспособности восстать против милитаристской диктатуры Путина, а многие российские либералы, в основном те, что остались в стране, упрекают западных коллег в поддержке изоляции России и непродуманных санкций, навредивших прежде всего российскому среднему классу, а не режиму, также сетуют на несопротивление русофобии, распространившейся с началом войны в странах традиционной демократии. Что касается эмигрировавших российских сторонников либерально-демократического выбора, то многие из них вынужденно или осознанно подстраиваются под вмещающую западную среду, утрачивают политическую субъектность и ориентируются прежде всего на западные повестки в отношении России. Благо повестки эти пока разнообразны и неустойчивы.

IX.

Путинская война наносит серьёзный экологический ущерб Украине.

Лесные пожары, гибель животных, но главное – попадание в воздух, в реки, в почву вредных веществ в связи разрушением путинской армией промышленных предприятий и объектов энергетической инфраструктуры (обеспечение ядерной безопасности – отдельная проблема). Реальные масштабы экологического ущерба пока неизвестны, но очевидно, что с каждым днём войны он накапливается и его последствия всё более непредсказуемы.

X.

В российской экономике одними из основных выгодоприобретателей Путинской войны стали застройщики, хозяева вредных производств и вообще все, чей бизнес так или иначе ограничивался гражданским и/или экспертным сопротивлением.

Только сейчас становится ясным, насколько значительным и эффективным было это сопротивление (хотя, конечно, далеко не везде и не всякий раз). Часто застройщики и промышленники чего-то не делали даже не из-за уличных протестов, опрокидывающих судебных решений или удачных экспертных интервенций, а только потому, что на территории их активности не менее активно действовали соответствующие гражданские и/или экспертные сообщества и организации (речь, прежде всего, о городах-миллионниках и региональных столицах).

С началом войны и ужесточением репрессий независимая гражданская и экспертная активность в большинстве сфер общественного интереса практически прекратилась. В результате во многих городах России активизировалась выдача разрешений на строительные проекты, сомнительные с точки зрения городской экологии и современного градопланирования. Промышленные предприятия активно реализуют или лоббируют в органах власти рисковые или откровенно вредные для экологии проекты.

23 марта 2022 года были приняты поправки в Федеральный закон «Об охране окружающей среды», в результате которых был отложен ряд важных экологических программ. По данным российского ГРИНПИС, на два года отложено (а что будет через два года – никто не знает) создание систем автоматического контроля за выбросами вредных веществ для нефтедобывающих и рудодобывающих предприятий и производителей нефтепродуктов. На те же два года был перенесён срок подачи заявок на получение комплексных экологических разрешений для 300 экологически самых грязных российских предприятий. Госдума отложила окончание эксперимента по квотированию вредных выбросов в 12 российских городах с самым высоким уровнем загрязнения. 20 апреля 2022 года был принят закон, разрешающий строить объекты магистральной инфраструктуры, включая трубопроводы на федеральных особо охраняемых природных территориях, без экологической экспертизы. Более того, российское правительство приняло решение о моратории на выдачу отрицательных заключений государственной экспертизы на строительство, что, помимо прочего, привело к отмене многих ограничений на строительство на региональных особо охраняемых природных территориях. Была предпринята очередная попытка разрешить вырубку нерестоохранных полос (леса вдоль определённых участков рек). И так далее. Кому война, а кому – мать родна.

XI.

Путинская война подстегнула национализм в Польше, Венгрии, Румынии.

Гипотетическая возможность поражения Украины, а в случае её победы и соответствующей эйфории – гипотетическая возможность обвального роста в ней националистических настроений вновь заставила обратить внимание на судьбу поляков, венгров и румын, живущих в соответствующих анклавах на Западной Украине. В странах-интересантах замаячила возможность/необходимость воссоединения этих анклавов с материнскими государствами. И неважно, что тема «воссоединения» и её носители пока ещё вполне маргинальны во всех трёх странах, а их правительства молчат или отрицают даже саму постановку такого вопроса.

Любая однажды вброшенная идея о возвращении отторгнутых когда-то национальных территорий (реально отторгнутых или мифически – неважно) сама по себе чрезвычайно соблазнительна не только для экзальтированных националистов, но и для более умеренных политиков, понимающих насколько велик может быть электоральный потенциал подобных идей. Произнесённая однажды соблазнительна идея, уходящая вглубь национального бессознательного, начинает жить своей собственной жизнью и в зависимости от обстоятельств может и умереть, и превратиться в нечто чрезвычайно практическое. А поскольку Путинская война сама по себе является мощнейшим триггером глобального ухудшения политических и гражданских нравов (в том числе в направлении их национализации и шовинизации), то ожидать можно что угодно и от кого угодно – семена-то уже посажены. 

XII.

Путинская война сделала распад/развал/расчленение России одной из самых популярных в западных элитах и части российской либеральной оппозиции моделей послевоенного/послепутинского устройства России.

Только в этом случае считают многие, российское государство перестанет быть опасным для собственного населения и окружающего мира, а в малых государствах проще будет проводить модернизационные реформы. Думаю, эта идея соблазнит и некоторые региональные элиты, причём, не только национальные – любым властям всегда не хватает власти. Сепаратизм на порядок поднимает статус местных элит.

Сторонники этого подхода предпочитают не замечать высокую вероятность, вызванного территориальным распадом России тотального, неуправляемого насилия, междоусобных войн за жизнеобеспечивающие сырьевые ресурсы,

Случится ли это на самом деле – неизвестно. Но эффект самосбывающихся ожиданий нельзя не учитывать. Всё будет зависеть от силы и размаха противоположно направленной политической воли в России и в мире.

XIII.

Путинская война укрепляет Польшу в роли регионального лидера в Восточной Европе.

Сегодня Польша – один из самых последовательных и по сути самый непримиримый лидер антипутинского европейского сопротивления. Именно в этом качестве общеевропейский голос Польши становится всё весомее и по другим вопросам. Более того, являясь по сути политической и гуманитарной платформой для белорусской оппозиции и украинского сопротивления Путину, в послевоенные и послепутинские/послелукашенковские времена Польша может стать ядром нового и, по всей видимости, очень перспективного геополитического союза: Польша-Украина-Белоруссия, а, возможно, и Литва, и другие страны Прибалтики. А сам этот союз вполне может стать главной и могущественной антироссийской силой, независимо от правящего в России режима (Польша – 37 миллионов человек, Украина – 41 миллион, Белоруссия – 9 миллионов = 87 миллионов). В любом случае возможность и перспективы такого союза уже сегодня активно обсуждаются всеми заинтересованными и незаинтересованными сторонами.

XIV.

Путинская война неимоверно усилила международные позиции другого евразийского автократа – Реджепа Эрдогана – главного конкурента Владимира Путина в соревновании за геополитическое лидерство в черноморско-каспийском регионе и за влияние на Ближнем Востоке и в Средней Азии.

Из-за войны и связанных с нею проблем влияние Путина – России в этих регионах падает на глазах, влияние Эрдогана – Турции так же на глазах растёт. Естественно, это происходит не автоматически, а неимоверными усилиями самого Реджепа Эрдогана, благодаря его властной талантливости (видимо, имеющей ту же природу, что у Путина), хитрости, опыту. Его стратегия «неприсоединения, но участия» в российско-украинском конфликте – верх  политического мастерства: с одной стороны, она застала всех врасплох, а, с другой стороны, оказалась для многих по обе стороны фронта очень удобной. В результате Эрдоган – автор и почти гарант «зерновой сделки»; от его воли зависит членство Швеции и Финляндии в НАТО; Турция стала логистической, а значит и политической платформой для регионального газового хаба, вынужденно подаренного Эрдогану Путиным; турецкий ВПК зарабатывает на войне по обе стороны фронта; всё с большим напором продвигаются Эрдоганом идея и политика «единого тюркского мира» на базе знаменитых Стамбульской декларации и концепции «Видение тюркского мира – 2040», которая по сути является дорожной картой для братских тюркских народов на их пути к процветанию, и всё это на фоне явной активизации в последний год Организации тюркских государств (ОТГ), созданной в своё время по инициативе Турции (члены ОТГ: Турция, Азербайджан, Узбекистан, Казахстан, Киргизия; наблюдатели: Туркмения и Венгрия).

XV.

Путинская война и рождённая ею «окончательная» путинская диктатура привели многих политиков и интеллектуалов в России и на Западе к идее об «окончательной» неспособности российского общества преодолеть модерный барьер и превратиться в нормальное современное государство, безопасное для внешнего мира и для модернизированной части собственного населения.

Несмотря на спорность подобных представлений, – они, как всякое нарочитое упрощение, политически и психологически очень соблазнительны, причём не только для врагов, но и для друзей России. В этой парадигме Россия и её население превращаются в простой и понятный объект с одним-единственным свойством, причём патологическим – «русские любят диктатуру» (типа как «все бабы – дуры»), и потому лишены какой бы то ни было субъектности, нуждаясь лишь в опеке и/или изоляции. По сути речь идёт об объективации целой страны, целого народа.

Получая от войны и путинского режима постоянную подпитку, эти умонастроения в относительно короткое время могут обрести очертания своего рода идеологии – общепринятых, стабильных ценностных установок в отношении России.

Если «идеология недееспособной в современности России» всё-таки сформируется и укоренится в странах традиционной демократии, то, как и всякая идеология, она надолго санкционирует в западных элитах и в общественном мнении соответствующее восприятие России и соответствующую политическую повестку в отношении неё. Эта идеология станет серьёзной проблемой не только для закусившей удила путинской России, но прежде всего для послепутинской.

К слову сказать, сформулированное российскими либеральными эмигрантами отношение к России как к стране, имманентно не способной к политическому осовремениванию, рождено в рамках традиционной русской логики самоидентификации – в комплексе старого доброго «особого пути», только с обратной, негативной коннотацией.

XVI.

Путинская война медленно, но верно увеличивает экономическую и политическую зависимость России от Китая.

Чем бы Путинская война ни закончилась, Россия выйдет из неё ослабленной, и в силу понятных обстоятельств Китай будет единственным «большим партнёром» восстанавливающейся России, фактически партнёром-монополистом, поскольку так или иначе уже сегодня мягко контролирует почти всех прочих немногих возможных партнёров России из БРИКС, ШОС и т.п. Малонаселённая, ослабленная войной, оторванная от современных технологий и производств, утратившая значительную часть собственного потенциала для технологического развития из-за бежавшей за границу самой квалифицированной и интегрированной в современность части населения Россия в лучшем случае видится как сырьевой придаток Китая (причём придаток экономически не особенно и нужный, – за бесценок подвернувшийся под руку, но геополитически полезный). Нет сомнений, что Китай вовсю будет вежливо пользоваться своим монопольным положением основного потребителя российских углеводородов, леса, калийных удобрений и прочего. И ещё неизвестно, в какой степени эта зависимость скажется на геополитическом статусе Дальнего Востока и Восточной Сибири. Одно сегодня очевидно: китайский геополитический выбор Путинская Россия уже сделала. Но всё-таки выбор этот сделала Путинская Россия. Какой выбор придётся сделать следующей России – неизвестно. Я бы предпочёл вернуться в лоно европейского выбора, но не так пошло и подобострастно, как это было 1990-х. Только, боюсь, шансов у этой мечты на реализацию не очень много, но возможностей сделать это предостаточно.    

XVII.

Путинская война, породившая всё более суровые западные ограничения на экспорт российского нефте-газа, помноженные на особенно острую для России «проблему зелёного перехода», ведут её к утрате статуса энергетической сверхдержавы.

Соответственно, в ближайшие годы существенно сократится знаменитая российская углеводородная супер-рента, создавшая в своё время путинский режим и кормившая последние два десятилетия не только российскую элиту, но и население. Последствия системного сокращения углеводородной ренты ещё и самым нездоровым образом совпадут с бесчисленными политическими и социальными проблемами, вызванными Путинской войной.

Безусловно, с «зелёным переходом» мировой спрос на углеводороды не исчезнет, хотя существенно сократится и реструктуризируется, а западные санкции скорее поздно, чем рано, но рассосутся. Поэтому Россия, конечно, останется одним из ведущих мировых поставщиков углеводородов. Но это будет совсем другая Россия.

Многие считают, что в этих тягостных для страны процессах заложено и некое позитивное начало. Слезая не по своей воле с «нефтяной иглы», вынужденно преодолевая «сырьевое проклятие», российские элиты (что бы под этим ни подразумевалось) волей-неволей получают мотив и шанс заменить путинскую сырьевую паразитическую экономику на экономику с более современной диверсифицированной структурой, которая породит более актуальную, укоренённую в современности социальную структуру (с системно значимой долей неогосударствлённого среднего класса), которая, в свою очередь, вызовет к жизни более современные и здоровые общественные отношения. Осталось узнать кто, как и когда этот мотив адекватно воспримет и этим шансом адекватно воспользуется.

XVIII.

Путинская война окончательно превратила гибридный электорально-авторитарный  режим Владимира Путина в вульгарную персоналистскую диктатуру.

XIX.

Путинская война привела к системной внутренней консолидации сторон конфликта.

К консолидации не только государственной, но и гражданской. Проблемы и повестки политических, социальных, национальных, культурных и даже гендерных меньшинств ушли на второй план, как в государственной политике, так и в гражданской активности.

Максимальной самоконсолидации были самоподвергнуты российское и украинское общества. Украинское в большей степени, так как оборонительная позиция в войне более конвенциональна, чем захватническая. В меньшей степени государственно-гражданская консолидация затронула вовлечённые в конфликт западные страны по общему принципу: чем дальше от линии фронта, тем меньше консолидации.   

XX.

Путинская война привела не только к расширению НАТО и продвижению его к границам России (через Финляндию + Украину, которая по сути, стала неформальным членом НАТО), но и к фактическому политическому возрождению этого старейшего военного блока, возникшего под нужды ушедшей в прошлое Холодной войной.

НАТО из уже почти ритуального военного союза, живущего в рамках концепции сдерживания непонятно кого непонятно от чего, благодаря Путинской войне вновь превратилось в практического гаранта европейской безопасности. Сегодня НАТО вновь – прямой и явный защитник европейцев от реального, данного им в ощущениях врага.

XXI.

Путинская война стала драйвером «зелёного перехода» в странах традиционной демократии.

Использование путинским режимом газового шантажа в сугубо военных/захватнических целях добавило к эколого-экономическим аргументам в пользу «зелёного перехода» аргументы чисто политические. На фоне Путинской войны «зелёная энергетика» предстаёт геополитически более безопасной, поскольку в меньшей степени зависима от конкретных территорий, в отличие от углеродной энергетики, привязанной к месторождениям и, соответственно, к государствам, ими владеющим. Более того, в случае поражения в войне или иного серьёзного геополитического ослабления по её итогам Россия может быть вынуждена прямо и косвенно (через санкции и их последствия) покрыть часть издержек западных экономик на «зелёный переход», а тяготы населения стран традиционной демократии, вызванные революционной трансформацией экономики, могут быть списаны на Путинскую войну, в той или иной степени оправданы ею.

Вместе с тем, путинский газовый шантаж привёл к разблокированию в ряде западных стран угольной и атомной энергетик, но это разблокирование со всей очевидностью является частичным и временным. 

XXII.

Путинская война, так или иначе закончившись или приостановившись, наполнит Украину и Россию вооружёнными людьми с опытом боевых действий и, скажем так, с несколько упрощённым отношением к насилию и человеческой смерти. 

Чем дольше будет продолжатся Путинская война, тем более десоциализированными, отчуждёнными от гражданской жизни будут демобилизованные.

Чем в более худшем политическом и социально-экономическом состоянии Россия и Украина закончат войну, тем меньше они будут уделять внимания демобилизованным, тем больше последние будут предоставлены самим себе.

XXIII.

Путинская война окончательно извела в России любую оппозиционность, кроме правоконсервативной (радикальные Z-патриоты, пресловутые «военкоры» и т.п.) и фактически прекратила любую гражданскую публичную деятельность, кроме провоенной и из последних сил сопротивляющейся антивоенной.

Снижение почти до нуля гражданской активности произошло не только в связи с репрессивной политикой властей в отношении любой независимой публичной активности, но и, так сказать, само по себе, «по объективным причинам»: во время любой войны гражданственность увядает, кроме военной и антивоенной. Вообще, гражданственность скукоживается во время любых бедствий и катастроф, а точнее, концентрируется на главном общественном интересе – на адаптации к бедствию и преодолении его. Это как во время ковида: неполитическая гражданская активность почти умерла в стране за исключением гражданского «ваксерства» и «антиваксерства».

При этом, несмотря на финансовые трудности, более или менее сохраняет свои позиции в обществе гуманитарный сектор гражданской активности: гуманитарные и благотворительные организации и сообщества, на которых в любые времена более или менее сходятся интересы государства и общества. Более того, война добавила в этот сектор новое направление: военно-патриотическая гражданская самодеятельность: от гуманитарной до правозащитной (защита прав и интересов участников боевых действий, мобилизованных, их семей и т.д). Я говорю именно о реальной низовой самодеятельности, а не о казённых «добровольческих инициативах». Похоже занято в этой деятельности значительно меньше добровольцев, чем в традиционных гуманитарных и благотворительных организациях, но зато у них, по понятным причинам, значительно больше ресурсов и возможностей.    

XXIV.

Путинская война, дошедшая до массовой вербовки уголовников, довела до предела и тёмный абсурд путинского режима.

Павел Селуков: «Наше государство запрещает людей. Пацифистов, либералов, геев. Фильмы про таких нельзя снимать, книги писать, сочинять песни и стихи. То есть люди такие есть, но и как бы нет. Всё - взяли и запретили людей. Абсурд, казалось бы. Но дальше - больше. Государство стало выпускать из тюрем убийц, чтобы они искупили свои былые убийства убийствами новыми. Убийствами искупили убийства. Это как мыться грязью. Или лечится от алкоголизма водкой. Исключительная уже степень абсурда. И тут я понял, что скоро это должно закончится. Что это непременно закончится. Не может не закончится. По космологическим причинам. Потому что абсурд постижим, а мир – нет». 

XXV.

Путинская война вслед за ковидом вынуждает государства всё активнее вмешиваться в экономику, производство, социальную сферу, культуру, общественные настроение. По мнению многих аналитиков нарастающее госрегулирование – один из основных трендов в современных общественных отношениях. Вопрос в том откатит ли госрегулирование после войны или зафиксируется на достигнутом уровне, или зафиксируется на уровне ниже достигнутого, но выше доковидного?

XXVI.

Путинская война и дошедшая в ней до «бездонности дна» путинская диктатура заставила многих политиков и интеллектуалов воспринять Россию как окончательно обречённую на авторитаризм страну, уже не способную самостоятельно выбраться из этой колеи. Отсюда и родилась идея о том, что мир, свобода и демократия смогут наконец восторжествовать в России только под крышей того или иного внешнего управления.

Представители особо радикального свободолюбия и вовсе считают, что это возможно исключительно в жёстких рамках оккупационного режима.

Вот как представил эту позицию в разумной, умеренной форме блестящий российский экономист и социальный философ Владислав Иноземцев: «Я выражу непопулярную точку зрения, но скажу, что, на мой взгляд, проблема нерешаема изнутри. Россия может стать той нормальной страной, о которой вы мечтаете, только в случае, если попадет под внешнее управление (не оккупацию, разумеется, как в случае с Германией или Японией, а что-то, похожее на механизмы, установленные ЕС в отношении вступающих в него стран). Вытянуть самого себя за волосы из болота удавалось только Мюнхгаузену».

Живи я вне России, мой нескромный опыт и скромные знания, тяга к рациональности, может быть, и меня сделали бы сторонником такого подхода к строительству новой свободной и мирной России. Но я - в России, и совершенно не мечтаю её покинуть, поэтому этот рецепт не для меня. Да и трудно представить себе условия, при которых такого рода сценарий мог бы реализоваться в такого рода стране в наше время.  

XXVII.

Путинская война упростила/архаизировала/ухудшила общественные нравы с обеих сторон конфликта: российской и украинско-западной.

Именно с обеих сторон, несмотря на то, что, со всей очевидностью, есть справедливая и несправедливая стороны конфликта.

Путинская война, как и всякая война, погрузила враждующие общества в болото иррациональности, мифов, коллективных неврозов и истерий сугубо домодерного, архаичного свойства. Людьми, даже в самых далёких европейских тылах, правит банальная ксенофобия, жгучая потребность на веки определиться в хтонической дихотомии свой-чужой, а определившись, отгородиться от «чужих» всем, чем только можно. Жестокость, ложь и месть правят бал. Слабые мстят глупо и по мелочам. Сильные бьют наотмашь. Будто и не было четырёх веков Просвещения и всеобщей любви к разуму и правам человека. Свойственные цивилизованности полутона, сомнения, терпимость и снисхождение по отношению к падшим канули в Лету. Никаких вам «вместе с тем» и «всё на самом деле сложнее». Война оправдывает всё, и у «плохих», и у «хороших». (Я о массовом поведении, безусловно, всегда есть прекрасные исключения).

Полем рационального действия осталась только сама война – планирование, обеспечение и ведение собственно боевых действий и торг политиков по поводу их окончания. Вокруг же войны – то ли клиника неврозов, то ли детский сад.

Конечно, нечему удивляться, вспоминая Вторую мировую войну и многое другое. Антинаучно надеяться на моральный и психологический прогресс человечества. Понимаешь, что всякие общественные достоинства – лишь функция мира и благополучия. Но всё равно хочется ошибаться в этих очевидностях. 

С другой стороны: Идеалы умерли! Да здравствуют идеалы!

XXVIII.

Путинская война впервые за полвека сделала для мира реальной угрозу ядерной войны.

Благодаря диктатору Путину, угроза ядерной войны переместилась из разряда самых маловероятных сценариев, фактически символичных, в разряд возможных, реалистичных. Этому способствует и созданная Путинской войной и нависшая над всем миром ментальная атмосфера почти абсолютной неопределённости и нестабильности, в которой ВОЗМОЖНО ВСЁ. Это установка на «возможно всё» волей-неволей экзистенциально как бы заранее примиряет ведущих политических акторов планеты с любым развитием событий. В атмосфере почти абсолютной неопределённости и нестабильности любой человек прежде всего мотивирован ГОТОВИТЬСЯ к худшим событиям, а НЕ ПРЕДОТВРАЩАТЬ их. В такой атмосфере худшие предполагаемые события как бы получают дополнительную свободу для реализации.

Угроза ядерной войны сегодня на порядок реальнее, чем во времена Карибского кризиса ещё и потому, что тогда вопросы войны и мира решали коллективные верхушки американской и российской политических элит. Хрущёв и Кеннеди не были единовластными суверенами: каждый, но по-своему был лишь «первым среди равных», поэтому главные решения с обеих сторон были реально коллегиальными, то есть так или иначе взвешенными, учитывающими самые различные интересы и настроения. Более того, и американское общественное мнение, и советское (уже в значительной степени эмансипированное «оттепелью») тогда были всецело антивоенными и антиядерным. Большинство поколений в обеих странах помнили Вторую мировую войну на уровне личного опыта, кожей. «Хиросима» была реальным, зримым, сидящим в каждой голове символом запредельности и невозможности ядерной войны.

Сегодня всё не так, по крайней мере, с одной стороны – с российской. В России решение о применении ядерного оружия будет принимать самовластный диктатор, озабоченный лишь своим престижем в кругу мировых лидеров (Россия, её народ, её армия – лишь  инструменты в борьбе за этот престиж, пушечное мясо для насыщения этого предельного властного гонора) и своей безопасностью, – единственным фактором, сдерживающим путинское самовластие и вынуждающим его к изощрённому популизму. Если достижение желаемого престижа и обеспечение безопасности сойдутся в своих максимальных значениях на ядерном ударе – то почему бы нет. Властное честолюбие в своих предельных состояниях — это своего рода изменённое сознание (это не сумасшествие в общепринятом смысле слова, но обычному человеку извне рационально понять это ментальное состояние очень трудно), внутри которого подсевший на абсолютную власть человек может пренебречь и собственной безопасностью, измышляя самоуничтожение как прорыв в надчеловеческое властное величие в духе «Зачем нужен мир, если в нём нет России» (в данном случае «если в нём нет меня»). И тогда миру останется надеяться только на саботаж исполнителей, обслуживающих «красную кнопку».

Владимир Путин, конечно, будет советоваться с ближайшим окружением. Но советы диктатору и советы нормально избранному президенту (за которым стоит партия, от которой он зависит; спонсоры, от которых зависит он и партия; избиратели, от обезличенного решения которых зависит он, партия и спонсоры; и так далее) – это советы с несопоставимой переговорной силой. 

XXIX.

Путинская война милитаризирует Европу.

Мы видим беспрецедентное после Холодной войны увеличение национальных военных бюджетов. Государственное стимулирование европейского ВПК и передовых военных разработок. Расширение старых и создание новых военных производств. Инициативы по созданию общеевропейских вооружённых сил.

XXX.

Путинская война вытеснила исламский терроризм из приоритетов общезападной политики безопасности.

Воспользуется ли этим никуда не девшийся исламский фундаментализм, терроризм,  ползучий диаспорный экспансионизм – неизвестно.

XXXI

Путинская война превратила в фикцию, казалось бы, незыблемые для обществ традиционной демократии представления об универсальности прав человека (подробнее читайте в Эффекте XXXIX).

Путин и его диктатура не могут умалять человеческого достоинства российских граждан. Российские граждане, не совершившие военных преступлений и преступлений против человечности, не могут подвергаться какой бы то ни либо дискриминации и унижениям только потому, что у них такое же гражданство как у Владимира Путина, как бы не хотелось наказать их за путинскую диктатуру, отомстить им за путинскую диктатуру, унизить их за путинскую диктатуру.

Безусловно, многие граждане России, даже не причастные к становлению и функционированию путинского режима несут моральную, экзистенциальную,  если хотите, ответственность за его восторжествование в России (промолчал, не вышел, поленился, не поддержал…). Но подобную ответственность люди несут сами перед собой, перед своей совестью, перед богом, перед теми, кто им дорог и значим. Моральная ответственность не может вменятся извне, как какая-то уголовная или административная. Моральные страдания не возникают по просьбам или приказам. Социальное и политическое принуждение к «чувству вины» и покаянию – это что-средневековое, инквизиционное.

Вообще требование публичного покаяния за чужие преступления лишь по факту какой-то формальной групповой общности человека со злодеем (одного пола, одной расы, одной профессии, одного гражданства, одного возраста, одной культуры, одной субкультуры и т.д.) - это одна из самых мерзких черт лево-либерального радикализма последних лет, который превратился в какой-то интернационал гражданского тоталитаризма.  Да-да я о радикальных представителях MeToo, BLM и прочих любителей «отменять» ни в чём не виноватых людей только потому, что они чем-то на кого-то похожи. Теперь вот пытаются «отменять» людей, являющихся исполнителями, представителями, любителями русской культуры только потому, что Путин – русский. Думаю, Владимир Путин очень бы смотрелся президентом всех этих любителей третировать людей по признакам политической, социальной, расовой, национальной, возрастной, гендерной, культурной и прочей розни. А ещё больше на роль президента вымученных покаяний и «героических» непрощений подошёл бы Рамзан Кадыров.

XXXII.

Среди незападных стран Путинская война закрепила Владимира Путина в роли символа сопротивления «гибридному империализму» стран традиционной демократии.

Это, в частности, проявилось в ряде голосований в ООН, когда антивоенные/антипутинские резолюции хоть и набирали большинство голосов, но при значительном числе воздержавшихся и не принявших участия в голосовании государств (на Генассамблеях ООН кворумом считается число государств, проголосовавших «за» и «против», воздержавшиеся и не голосовавшие в кворум не входят). Так, например, произошло при голосовании Генассамблеи ООН по резолюции о возмещении Украине ущерба, нанесённого российским вторжением. За принятие резолюции проголосовали 94 государства из 193 членов ООН; против – 14 государств; воздержались – 73 государства; не приняли участия в голосовании – 12 государств. То есть резолюция прошла всего 94-мя голосами «за», так как по Уставу ООН резолюции Генассамблеи принимаются двумя третями голосов от суммы проголосовавших «за» и «против». Но с точки зрения политических настроений национальных элит важно понимать, что фактически за эту резолюцию проголосовали меньше половины членов ООН.

Со всей очевидностью в данном случае «воздержание» большинства незападных стран — это такая «публичная фига в кармане», адресованная Западу, при сохранении практической лояльности ему, опирающейся на законы realpolitik. Характерно, что одним из аргументов воздержавшихся государств было указание на несправедливость этой резолюции по отношению к другим государствам, которые требуют и не получают компенсации урона, понесенного из-за действий западных стран.

При этом всё-таки важно принимать во внимание глубокую противоречивость позиции незападных стран по отношению к Владимиру Путину и его войне. Противоречивость эта вытекает из самого «антимперского империализма» Владимира Путина («антизападного империализма»). В своём отношении к Путинской войне многие незападные государства балансируют в рамках примерно такого подхода: «Украину, конечно, жалко, и спровоцированный Путинской войной нефте-газовый и продовольственный хаос – это, конечно, плохо, но как классно Путин поставил на уши всех этих хозяев мира».   

XXXIII.

Путинская война окончательно обесценила политику экспорта демократии, активно проводимую странами исторической демократии, особенно в последние 40 лет.

Обесцененной оказалась не демократия, а именно её экспорт.

Продвигая по всему миру демократию, права человека и гражданское общество, Запад ни в кого так не вкладывался, как в перестроечную и постсоветскую Россию. Начиная с середины 80-х годов прошлого века страны исторической демократии и соответствующие международные институты поделились с российским государством и с российскими гражданскими организациями очень значительными финансовыми, экспертными и человеческими ресурсами, которые были призваны содействовать формированию в стране новейших демократических, экономических, гражданских и гуманитарных институтов. И вот спустя 35 лет неимоверных и упорных прогрессорских усилий Запада Россия окончательно превращается в диктатуру и начинает крупномасштабную войну – антизападную и антидемократическую по своей сути.

Тревожные сигналы из России на Запад стали приходить ещё с конца 2000-х годов (а по большому счёту ещё и при Ельцине: в 1993 и в 1996 годах), но вера в необратимость движения от несвободы к свободе, от закрытости общества к его открытости оставляла надежду и заставляла воспринимать путинский режим как пусть и затянувшуюся, но флуктуацию на пути всеобщего прогресса. Надежду эту поддерживали пришествие Навального, декабристские события, проблемы путинской экономики, санкционное давление после 2014 года, да и само понимание путинского авторитарного режима как гибридного, то есть как бы половинчатого, неокончательного в своей сущности…

Но оказалось, что естественный ход событий на границах и за границами Западного мира всё-таки не обмануть. Применительно к России оказалось, что не соответствующие демократическому выбору структура экономики (преимущественно сырьевая), привязанная к структуре экономики доля неогосударствлённого среднего класса (недостаточная для окончательного модерного перехода) и умонастроения элиты (неготовность политического класса проигрывать выборы и уступать власть по их результатам – к власти в России по-прежнему приходят не для того, чтобы её отдавать) имеют гораздо большее значение, чем любые усилия внутренних и внешних прогрессоров, если только эти усилия не предпринимаются в рамках оккупационного режима, что в отношении России, по-видимому, невозможно (размеры территории и численность населения, разнообразие цивилизационных укладов – отсюда популярная сегодня на Западе и среди части российской либеральной оппозиции идея о распаде/расчленении России как универсальном рецепте решения всех её проблем; см. Эффект XII).     

Так или иначе, сегодняшнее отношение западных элит к России (включая всевозможную русофобию: от публичной до подсознательной) определяется не только абсолютным неприятием путинского режима и шоком от Путинской войны, но и своего рода разочарованием, обидой, переживанием бессмысленности потраченных на Россию прогрессорских усилий.

XXXIV.

Путинская война, став всемирным шоком, сбычей невероятного, – фактически обнулила мировые политические нравы, сегодня они формируются заново, с учётом всех эффектов и уроков Путинской войны.

После 24 февраля 2022 года в мировой политике возможно всё, и никто толком не знает, что именно из этого «всего» может быть возможно прямо сейчас. «Возможно всё», вплоть до реального, а не пропагандистского геноцида; жестокого гражданского (негосударственного) тоталитаризма, основанного на сконструированных ксенофобиях; обрётшей новую реальность «самореализующейся» ядерной войны, и так далее. Но и наоборот: «возможно всё» под нависшем над планетой кошмаром третьей мировой войны предполагает и возможность безапелляционной мобилизации «мирового добра» без каких-либо полутонов и компромиссов. Так или иначе, прямо сейчас, у нас на глазах закладываются стандарты нового политического порядка на планете, новые представления о должном и нормальном.

XXXV.

Путинская война, путинский газовый шантаж и беспрецедентная антироссийская санкционная солидарность Запада стремительно накачивают актуальностью наметившуюся ранее тенденцию к расколу единого пространства глобальной экономики на более или менее замкнутые макрорегиональные экономики, в чём-то (но не во всём) совпадающие со знаменитыми линиями цивилизационных разломов Хантингтона.

В условиях безжалостных торговых войн, сырьевого шантажа, больших военных авантюр, обесценивания международно признанных границ, невозможности глобальных климатических соглашений и многого другого самоизоляция в кругу близких и относительно надёжных государств-партнёров многим национальным правительствам представляется самой разумной стратегией обеспечения национальной безопасности. Этакая регионализация глобализации, где основными субъектами глобализации могут быть не национальные экономики, транснациональные корпорации и международные финансовые организации, а макрорегиональные экономики как более или менее единые «хозяйственные комплексы» с соответствующей инфраструктурой макрорегиональных корпораций и межмакрорегиональных соглашений. 

XXXVI.

Путинская война как никогда консолидировала Запад на всех уровнях и во всех сферах.

Как недавно сказала Екатерина Шульман, эта война сделала Запад действительно «коллективным Западом».

Запад предъявил России и миру мощную универсальную антироссийскую солидарность: политическую, экономическую, военную, гражданскую. Антироссийская консолидация Запада происходит на уровне стран, политических течений, корпораций, культур, гражданских движений, простых людей и элит.

В то время, как в последнее десятилетие шёл противоположный процесс – происходила постепенная эрозия западного геополитического и идеологического единства: столкновение волн в общем-то антилиберального право-консервативного популизма и лево-либерального радикализма в лице MeToo, BLM, «культуры отмены» и т.п.; трамповское дистанцирование от Европы и вообще трампизм как вызов изнутри Запада западному «лево-либеральному консенсусу»; Брекзит; право-консервативная фронда Польши, Венгрии, Австрии внутри Евросоюза; коррупционный оппортунизм части западных элит по отношению к путинскому режиму, и так далее.

XXXVII.

Путинская война и нарастающая репрессивность путинского режима выдавливают из России неогосударствлённые страты среднего класса – носителя и опоры любой российской модернизации.

Массовая эмиграция представителей современных цифровых, медийных и креативных профессий может иметь уже почти «биологические» последствия для этой и так относительно небольшой «социальной популяции» внутри российского общества.

XXXVIII.

Путинская война расчеловечивает всех, кто прикасается к ней.

Ужасы Путинской войны определяет не какая-то человеконенавистническая идеология (воюющие стороны ищут и находят «фашизм» друг и друга), не врождённая жестокость того или иного народа (вечный миф в человеческой истории), а сама война с её железным правилом: «хороших» война делает ещё лучше (раскрывает в них талант творить добро – отсюда подвиги самопожертвования), «плохих» война делает ещё хуже (раскрывает и раскрепощает в них талант творить зло – отсюда эксцессы обыденного изуверства), а «средних» война делает ещё среднее (раскрывает в них талант безразличия ко всему, что не касается их личного и группового выживания – отсюда массовая терпимость к эксцессам обыденного изуверства своих). И так на всех войнах, а не только на этой. Война, погружая тысячи людей в ежедневную борьбу за собственную жизнь (если не ты, то тебя), расчеловечивает всегда и всех, кроме немногих очень хороших, святых и блаженных. Именно поэтому, возвращаясь с войны и постепенно очеловечиваясь обратно, многие солдаты очень не любят вспоминать о войне (а если и вспоминают, то, как правило, в том же пропагандистском ключе), а некоторые и вовсе начинают страдать всякими послевоенными посттравматическими синдромами, не в силах совместить свой тёмный военный опыт с расслабленной мирной жизнью.

Вообще, по-моему, в войнах бывают только политические победители. По-человечески, духовно, нравственно в войнах проигрывают все. Но в исторической памяти, к сожалению, остаются только картинки радостных побед и тягостных поражений. Массовое расчеловечивание вычёркивается из исторической памяти инстинктом самосохранения её носителей. А зря. Такая память о собственном расчеловечивании, живущая в коллективном бессознательном народов, могла бы стать универсальной прививкой от войн и прочего массового политизированного насилия. В общем пацифисты не такие уж и идиоты, какими кажутся.

XXXIX.

Путинская война преобразовала западное недовольство путинским режимом в недовольство Россией и российским народом.

В результате в странах традиционной демократии появилась своего рода «путиногенная русофобия» – разнообразная недружественность/враждебность по отношению к гражданам России, к русским, основанная на переносе неприятия политического режима на всю нацию, ставшую его вмещающей средой.

Надо сказать, довольно редкая ситуация, а если вспомнить попытки западных правительств (в основном восточно-европейских) и культурных институций отменить/переназвать/предать официальному забвению русскую культуру, – то и вовсе уникальная для либерально-демократической цивилизации.

Конечно, русофобия различной степени выраженности – это не всеобщий, но, похоже, доминирующий сегодня в отношении России общественный настрой в странах традиционной демократии. Настрой этот понятен, объясним и в общем-то может быть даже оправдан изнутри России со стороны миролюбивой и свободолюбивой части населения, включая меня. Зная, что такое путинский режим, трудно отрицать радикальные на него реакции.

Конечно, западная русофобия почти полностью зеркалится в Путинской России столь же шовинистической по своей сути американофобией и еврофобией (одна «Гейропа» чего стоит). Но если российские фобии и продвигаемый путинской пропагандой язык вражды естественным образом вытекают из самой сути, оккупировавшей страну путинской диктатуры, выживающей в том числе благодаря культам «вражеского окружения» и «загнивающей Европы», то из какой такой сути вытекает русофобия в либерально-демократических обществах Запада? Непонятно. Вроде бы ей не из чего вытекать.

Даже во время Холодной войны позиция стран исторической демократии в отношении СССР была антисоветской, антикоммунистической, но не антироссийской, не антирусской. Более того, благодаря русско-советской культуре, «русскость» на Западе в эпоху Холодной войны даже несколько раз переживала своего рода моду. Точно так же и советский антиамериканизм был антикапиталистическим и антиимпериалистическим, но не антиамериканским в националистическом смысле слова. То есть в эпоху острого политического, идеологического, а временами и военно-гибридного противостояния стороны не унижались до националистических, шовинистических претензий.

Сегодняшняя западная русофобия (в основном в Центральной и Восточной Европе) по природе своей схожа с относительно массовой бытовой исламофобией во многих западных странах (одна фобия вскормлена страхами перед войной, другая – страхами  перед терроризмом). Но, несмотря на массовость, исламофобия в странах традиционной демократии маргинальна, более или менее изолирована в пространстве частной жизни, никаким образом не поддерживается государственной властью, более того, многие западные правительства активно противостоят исламофобии, реализуя соответствующие политики. Едва ли не бОльшую роль в сдерживании исламофобии играет и гражданское сопротивление ей. В странах исторической демократии существует целый кластер гражданских организаций, специализирующихся на противодействии исламофобии и прочим подобным фобиям. То есть бытовой исламофобии на Западе публично и активно противостоят государственные и гражданские институты. Но те же самые государственные и гражданские институты никак не противостоят сегодняшней русофобии. Отдельные заявления западных политиков и интеллектуалов, осудивших русофобию (искреннее спасибо им за это), – это скорее акты индивидуального инакомыслия, так как они не являются проявлением осознанных и продекларированных государственных и гражданских политик.

Понятно, что русофобия является естественным и мощным ментальным основанием для консолидации и мобилизации западных обществ перед лицом путинской угрозы. И это,  похоже, понимают политические и гражданские элиты западных стран, потому и молчат. Но ведь для того и были придуманы конституции и международные гуманитарные конвенции, для того и существуют гражданские общества, чтобы вопреки обстоятельствам из последних сил блюсти в общественных интересах базовые институты либеральной демократии и ценности прав человека. Ну, да ладно. 

На самом деле, здесь, в России, западная русофобия создаёт более серьёзную проблему, чем несоблюдение традиционными демократиями своих же собственных символов веры. В конце концов это их внутреннее дело – кого, как и в какой степени не любить.  

Сегодняшняя русофобия продолжает череду негативных сигналов с Запада, делающих либерально-демократический выбор всё менее притягательным для российского большинства. Это большинство сегодня, конечно, пассивно путинское, но после того или иного ухода Путина десятки миллионов простых, уставших от всего россиян будут искать, к кому прислониться, кому довериться, а предложений на рынке претендентов, кроме вернувшихся из эмиграции российских либеральных демократов, будет более чем достаточно, включая людоедских по сути, но очень соблазнительных по форме правых и левых популистов. Одним словом, конкуренция за новую Россию будет безжалостной. И «осадок», оставшийся у простых граждан России от отношения к ним во время войны либерально-демократического Запада, будет, конечно, иметь какое-то значение.

Сегодня невозможно предположить, насколько именно сегодняшняя западная русофобия, санкции, попытки отмены русской культуры (пусть и не повсеместные, но в самых вульгарных формах) и закрытие для россиян западных границ будут препятствовать их либерально-демократическому выбору. Очевидно лишь, что этот выбор, если он случится, точно не будет автоматическим, как это произошло во время так и не завершённой революции 1991 года, и нам здесь придётся много и тяжело работать, чтобы этот выбор всё-таки состоялся, пусть и не в классических формах. А тут такая «свинья» от западных братьев по разуму, дискредитирующая базовые ценности либеральной демократии: универсальность прав человека и абсолютное неприятие любой дискриминации, и уж тем более по национальному признаку.

Эта «оплошность» обществ традиционной демократии, конечно, не смертельна, и всё исправимо, для чего существует масса способов. Но на Западе исправлением этой и других «оплошностей» кто-то должен серьёзно заниматься, если ставка действительно будет делается на поддержку нового раунда демократических и модернизационных реформ в России, а не на её изоляцию в надежде на полный развал/распад и деградацию, обеспечивающую её безопасность для окружающих.

XXXX.

Путинская война напомнила политикам и генералам о том, что боевой дух имеет значение, что моральный настрой солдат очень важен не только для боеготовности, но и для боеспособности армий и окончательной победы одной из них.

Поэтому немотивированность значительной части российских солдат – это одна из значительных проблем Путинской войны и её отцов.

XXXXI.

На Путинской войне оказались переоценёнными главные герои войн последних десятилетий (в основном гибридных войн): всевозможные элитные спецподразделения и профессиональные наёмники, предназначенные для быстрого решения локальных задач малыми группами на основе высокого индивидуального боевого мастерства и профессиональной мотивированности.   

В то время как исход большой окопной позиционной войны определяет безымянный массированный напор артиллерийских и ракетных бригад, танковых корпусов и авиационных эскадрилий.

Всевозможные российские спецназы, «кадыровские янычары», «супер-наёмники» Пригожина могут серьёзно влиять на тактическую динамику линии фронта, но не на стратегическую динамику. Они хорошо справляются и со своей PR-функцией – с поддержанием «боевого духа» в армии и в заинтересованной части общества. Всё это, безусловно, очень важно для Рамзана Кадырова и Евгения Пригожина, но не определяет судьбу войны на поле боя. Кроме того, вряд ли можно считать нормальным своего рода корпоративный раскол в российской армии, рождённый демонстративным обособлением всех этих «спецчастей» и высокомерием их начальников.

XXXXII.

Путинская война развеяла миф о Путинской России, как суровой военной державе, обладающей не только ядерным оружием, но и современной на многое способной «второй армией мира».

Рассуждать об этом можно много, строя из себя большого военного спеца, а пересказывать существующие и очень разнообразные объяснительные модели этого феномена очень долго. Я ограничусь цитатой одного уважаемого эксперта: «Проблема не в том, что российская армия слабая, а в том, что украинская армия стала очень сильной».

XXXXIII.

Путинская война всё нарастающим шквалом результатов, последствий и эффектов породила в мировых элитах почти конвенциональное ожидание нового мирового порядка. Каким он будет – никто толком не знает, но все ждут, что после окончания путинской войны этот новый мировой порядок наступит. 

***

Путинская война настолько подчинила мир своим гадким прихотям, что её реальное и однозначное прекращение почти само по себе приведёт к невероятным позитивным изменениям, к расцвету всех цветов. Вот только бы это реальное и однозначное прекращение случилось.

Ноябрь 2022 – февраль 2023.                       Игорь Аверкиев